Как стебель пробивает путь наружу,
Сломив преграды на своем пути,
Явлюсь я к Вам зимой, как ни крути.
Темницу Вашу я мечом разрушу.
Согрею Вас я, не смотря на стужу,
Обняв Вас и прижав к своей груди.
Вы молвите: сумел меня найти,
Пролить бальзам в истерзанную душу.
Все кончено, забудь печаль и муки,
Погрузимся с тобой мы в море скуки,
И вместо счастья - дарован нам покой.
Остались позади волненья жизни.
И хочется воскликнуть: яду впрысни,
В бокал с вином, что налит был тобой
Эльфрида открывает глаза и понимает, что стоит на берегу моря – на своем когда-то любимом пляже недалеко от Киршенбаумен. Кричат чайки, волны с тихим шорохом набегают на берег. Вот только что-то неправильно. Она присматривается и понимает – солнце светит сразу с двух сторон – восходит над горой на востоке и одновременно заходит в море на западе. И со стороны моря к ней кто-то приближается. Силуэт мучительно знаком, но почему-то она так и не узнает этого человека, пока не видит его лица.
– Барон Рейнгард! – выдыхает она. – Так значит не врут священники, и Первый Суд, и Рассветные Сады, и Закатное Пламя – существуют?
Он очень знакомо усмехается.
– Ну, видимо для Вас – да. Вы помните, как Вы сюда попали?
Эльфрида задумывается. Она сидела на крыльце, рядом упал Шелленберг, вроде бы отравленный, она наклонилась к нему, а он достал пистолет и выстрелил ей в сердце – она даже не успела сообразить, что происходит. Резкая боль, в глазах потемнело – и лишь последняя мысль билась в угасающем сознании – «прости, Зигфрид! Живи – и спаси нашу Дриксен!» – и пустота. А потом она оказывается здесь – и ни раны, ни боли – ничего. Только соленый ветер треплет волосы – и на душе удивительно спокойно. Хочется сесть – и сидеть. И ни о чем не думать. Но Рейнгард смотрит на нее – и она начинает вспоминать. Те цепочки нелепых случайностей, чудовищных ошибок и недостаточно быстрых действий, которые привели к этому печальному исходу.
…Несколько месяцев назад к ней обратился барон фок Хайнеманн. Он сказал, что подозревает, что жизни принца Фридриха угрожает опасность, и что они должны защитить его. Она, естественно, согласилась. Это никак не мешало ее основной работе в ТК, а лишь давало дополнительные сведения. А кроме этого они просто общались – и это было очень приятно – разговаривать с умным человеком, который не пытался ради разнообразия с ней флиртовать, переспать и учить жизни. Ну, он еще тринадцать лет назад показался ей весьма здравомыслящим человеком. А еще у него была прекрасная дочь, с которой можно было разговаривать о многих вещах, говорить ей «Абигайль, закройте ушки!» и совершать прекрасные ночные вылазки через забор парка кесарского дворца, чтобы покататься на лодочках по пруду с лебедями. Эльфрида делилась с ним добытой для ТК информацией, делилась с ТК информацией, полученной от него, и про себя усмехалась, глядя как перекашивает барона от фразы: «ну, я пойду побеседую с Раулем» – очевидно, что он не думал, что их отношения столь невинны, каковы они были на самом деле…
…Рауль – это была еще одна неожиданная удача. Он сам подошел к ней и предложил что-нибудь в обмен на сведения о тех, кто бывает в салоне. Они стали гулять вместе – и разговаривать о прошлом. Он рассказывал ей о своем детстве, она – о своем, с поправкой на легенду. Они обсуждали любовь, историю и кровавых тиранов, воспитание девиц и веру в Создателя, он учил ее метать ножи, она его танцевать. Рауль рассказал ей, за что ненавидит Фридриха. Фрида рассказала ему фальшивую историю о побеге из монастыря – и была столь убедительна, что он ей поверил. Фриде было невероятно жаль этого юношу, у которого в десять лет отняли семью и поселили в его сердце ненависть вместо любви. Но он хотел убить надежду Дриксен на нормальное будущее – и поэтому Фрида лгала ему, испытывая к этому непривычное для себя отвращение. Наверное, потому что он был искренним – с ней – а она чувствовала себя старой лживой подколодной змеей – и продолжала врать. В предпоследний раз она разговаривала с Раулем, Оскаром и Юдифью незадолго до смерти Йозефа фок Штейна – Оскар и Рауль обсуждали, что сколько ни пытай Йозефа, он все равно ничего не скажет – потому что весь вечер они были вместе, и Йозеф точно ничего предосудительного не делал. Рауль лежал у нее на коленях, а она перебирала его волосы и думала над формулировками, в которых опишет этот разговор… так и не написала, потому что не комната у них была, а проходной двор – и все норовят заглянуть через плечо. Последний раз они разговаривали после маскарада, на танцах в салоне. Рауль затащил ее в какую-то каморку, и, прижав к стене, кричал: «Понимаешь, он никогда, никогда не ходит один! Увидишь его одного – убей! Я возьму всю вину на себя!» Эльфрида смотрела на него широко распахнутыми как будто испуганными глазами и уже думала – вот он их шанс. Возвращаясь к танцам, она уже просчитывала последовательность действий, и все бы сработало, если бы не нелепая случайность. Далее она видела Рауля, когда Генрих убил брата Олафа и потом уже тогда, когда он пришел арестовывать кесаря. Когда он вскользь посмотрел на нее, фок Хайнеманн и фок Хеллештерн не сговариваясь, заслонили ее, а потом и вовсе спрятали – в ту самую каморку, в которой Рауль тогда умолял ее убить принца. Ну и конечно, она видела, как он умер – от выстрела приближенного Кримхильде – и думала, что теперь хотя бы с этой стороны она может не опасаться за свою жизнь…
…за свою жизнь она, кстати, почти не боялась. Даже когда делала вылазки к особняку Штарквиндов во время переворотов. В конце концов, смерть – это всего лишь повод узнать, есть ли что-то дальше. Да, жизнь в Эйнрехте была насыщена и прекрасна, но три года – вполне достаточно, чтобы захотеть чего-то другого. После смерти мужа у нее не было формальных обязательств перед кем бы то ни было, кроме разве что клятвы защищать Кримхильде. Но Кримхильде собиралась уехать в Гаунау после неудавшегося переворота – а в дороге ее гораздо лучше защитили бы войска ее отца и гвардейцы. Но ценность человеческой жизни для них в начале была еще высока – особенно, если бы убийство подразумевало размен фигур. Фрида жалела, что не прошла мимо балкона дворца, когда на нем стояли Гудрун и Элиза Штарквинд и не выстрелила, но ее товарищи по заговору считали, что убийство принца – это еще не повод проливать кровь и жертвовать собой. Нерешительность – вот что их всех погубило. Нерешительность и роковые стечения обстоятельств…
…Они стерегли принца весь день, сорвали два покушения, не оставляли его одного на маскараде и потом – и вот, уже потом, на танцах в салоне, она видит, как принц выходит на террасу вместе с Абигайль – и понимает, что это конец, что уже поздно. Она еще пытается, забыв о конспирации, крикнуть фок Хайнеманну, чтобы он что-то сделал, пытается окликнуть Абигайль – но уже поздно – крик – и принц лежит с перерезанным горлом, а она стоит над телом и понимает, что не может даже плакать. Краем глаза видит, как Рауль уводит куда-то Кримхильде – и бросается за ними. Ее долг теперь спасти принцессу, которая носит наследника престола. И дальше весь ужас двух государственных переворотов – смерти, кровь, нелепые случайности… попытки убить гвардейцев противоположной стороны – выжил только фок Хайнц, но этого хватило, потому что фок Вестфален не смог усидеть взаперти, Леворукий забери его душу! Честь и чистые руки – не то, что можно себе позволить во время государственного переворота. Хотя лишние убийства – тоже не выход. Она помнила, как кричала, что не надо лишней крови – спасая Генриха, который застрелил Олафа. Ей говорили, что они не могут позволить себе сохранять руки чистыми, а она пыталась объяснить, что для переворота не нужно убивать врачей… Ее, кажется, сочли слегка свихнувшейся, но Генрих тогда успел уйти…
…безумие – вот что случилось со всеми. Она танцевала партию безумия из известной гайифской мистерии на открытии маскарада и понимала – что безумие разлито в воздухе, что еще немного – и все они бросятся друг на друга, что под этими маскарадными масками скрываются другие – ничуть не лучше…
…вообще переход от маски милой танцующей девушки к маске женщины, абсолютно готовой к тому, чтобы убивать, был несколько неожиданным даже для нее самой. Но тут уж или спасать принцессу – или продолжать притворяться. В конце концов, если бы все закончилось хорошо, она бы не осталась больше на этом месте. Она удивлялась, почему ее слушали – тогда, во время первого переворота, когда они сидели в гайифском посольстве и потом, когда они заперлись в особняке Амади и придумывали план действий и политическую программу. Все эти люди – гораздо знатнее и старше ее, которые вершили судьбы провинций и государства, а кто она – юная провинциальная дворянка, всего лишь учитель танцев – но она говорила, и они слушали ее – как во время танцев, когда она говорила, куда идти. Сначала ей было неловко даже – когда Кесарь спросил, кто может вскрыть посольство Талига – для обыска – и она одна среди двадцати собравшихся подняла руку. Именно тогда она поняла, что пути назад у нее уже нет. И начала действовать. И даже не удивилась, когда сказали «то дамы, а то – Эльфрида» – на гневные претензии дам, что их не берут штурмовать резиденцию Штарквиндов…
…наверное, она не врала Раулю, когда говорила, что не хочет быть зависимой. Вот только ей в какой-то момент до ужаса захотелось просто оказаться слабой, вынырнуть их этого грязного омута, оказаться далеко-далеко. Невероятно хотелось простого семейного счастья – но она понимала, что для этого она выбирает не тех людей. Поэтому она не задумываясь шла в постель к Штефану Штарквинду – в надежде выловить хоть обрывки информации и натыкаясь потом весь следующий день на презрительное шипение герцогини фок Фельсенбург, она принимала предложение посла Талига – ах, какой мужчина! – и ловила потом грустные взгляды его первого секретаря, которому она обещала урок танцев, она ходила на завтрак с Генрихом, понимая, что никогда не сможет принять его предложение, если он его сделает, она смеялась над троюродным братом Эрнестом, который сделал ей предложение – и так и не оправила ему ответ на его «Но почему?»… А вот предложение барона фок Хайнеманна было таким вот обещанием – не вырваться, конечно, но получить надежную опору и защиту – и она рассказала ему почти всю правду о себе – и ему это было не важно. Она умолчала о том, что работает на тайную канцелярию – но ему и это было бы неважно. Она попросила сутки на размышление, сказав, что любит другого – и он, со своей невероятной проницательностью, понял – кого. Но ничего не сказал, лишь предложил поговорить с ним. Тогда-то она и поверила, что, возможно, еще не все потеряно – в конце концов, ей всего двадцать девять, впереди еще вся жизнь, и кто, кошки задери, мешает ей быть счастливой? Над озером светило солнце, летали стрекозы, дул ветерок, по воде бежала рябь – и в этот момент она верила, что все еще может закончиться хорошо…
…увы, ничего не кончилось хорошо. Сначала была казнь Йозефа фок Штейна – и получасовой разговор с Берти Йенсом, одним из агентов Рейнгарда, который был настолько не в себе после этой казни, что даже не сопротивлялся ее душеспасительным разговорам. Потом было убийство Фридриха – и жуткий бег по ночному Эйнрехту, убийство брата Олафа, Юдифь…
…такая нелепость – случайное знакомство полтора года назад, в Паоне, развлечение ради эксперимента, подруга и любовница… Эльфрида рассказывала Юдифи про Рауля и даже сказала, что не спит с ним – хотя та, кажется, не поверила. Девушка, которой она сочувствовала и которую утешала – хотя было ясно, что она не так проста, как кажется. Девушка, которой она желала счастья. Которую, как она думала, велел убить ее Кесарь – да, трагическая ошибка, но голоса в этом шуме были так неразличимы – и двое идиотов, которые никак не могли договориться, кто же ее убьет. Медлить было нельзя, Кримхильде надо было перевести из Адрианклостер в посольский квартал, и Эльфрида приставила пистолет к виску женщины, которую по-своему любила и спустила курок. Просто потому что дальше ждать было нельзя. Потом она объясняла все это, глядя в холодные глаза Вальтера Шелленберга и слышала в ответ: «я не буду желать Вам удачи в Вашей грядущей встрече с Оскаром». Что ж – она не надеялась на удачу. Она не знала, как пройдет эта встреча, но была готова к тому, что Оскар ее убьет – было за что. Впрочем, Оскар тоже не дожил до конца…
…дожить до конца – вот чего они все хотели. Переждать момент паритета и оказаться на вершине или в бездне. Кажется, никто из них не хотел власти – только справедливости. Но на этом свете справедливости не было места. Кесаря Готфрида, человека, который не хотел ничего, кроме того, чтобы Дриксен была сильной, застрелили в спину. По приказу амбициозной девчонки, которую он до последнего велел не трогать – и они даже не рассматривали идею убийства Гудрун. Барона Рейнгарда, человека, который всю жизнь работал ради блага государства просто расстреляли. Когда Фрида поняла, что он действительно мертв – ей сказали об этом и Фредерика, и Берти – она поняла, что больше никогда не сможет ничего сделать для этой власти. И если ей не удастся помочь посадить на трон Кримхильде – то что ж, в конце концов, барон фок Хайнеманн все еще не отозвал своего предложения…
…это было очень забавно. Шелленберг, глядя ей в глаза, спросил, собирается ли она в ближайшие полгода покидать Эйнрехт – и она ответила, что это зависит от барона фок Хайнеманна. Тот, обычно такой догадливый, на этот раз не понял – «нет, это зависит от Вас». – «Нет, барон, от Вас», – говорит она, глядя ему в глаза, – «да». И он меняется в лице, спрашивает, запинаясь. «Позвольте уточнить, на какой вопрос Вы мне сейчас ответили?» – «На вчерашний». И он поворачивается к Шелленбергу и отвечает, что Эльфрида собирается покидать Эйнрехт – да и Дриксен – формально Приморская Дриксен уже отделилась – в ближайшие полгода. Шелленберг уходит, а они молча смотрят друг на друга, и барон тихо произносит: «не так я себе это представлял, совсем не так»…
…как мало нужно, чтобы влюбиться – всего лишь ошибка и бездействие предыдущего возлюбленного и решительные действия человека, так похожего на него. Зигфрид фок Хайнеманн говорил, что не любит Эльфриду… пока не любит, но она понимала – это ненадолго. Его неожиданное для нее предложение и окружающая обстановка всеобщего напряжения сделали свое дело – она влюбилась – и как обычно даже не думала о последствиях. Существовала ли ее любовь к Рейнгарду – или это было всего лишь ее воображение – кто знает, в конце концов они даже встречались считанные разы. Она была готова отдать всю себя – и разум, и чувства – тому, кому они были нужны. И сейчас это был Зигфрид, великий барон фок Хайнеманн, который сказал, что она нужна ему – лично ему. Она не понимала зачем, но видела, что действительно нужна, что он действительно беспокоился, когда она отправлялась на вылазку за головой последнего гвардейца – и совершенно искренне бросилась к нему в объятья, когда вернулась. Она думала тогда, что было бы, если тринадцать лет назад она воспользовалась бы случаем – и вышла за него замуж. Это было вполне возможно – в конце концов, ситуация была совершенно недвусмысленной – у барона фок Хайнеманна в доме две недели жила незамужняя девушка, что ему еще оставалось? Была бы их совместная жизнь счастливой? Нет, тогда они оба были совсем другими, двигались в противоположных направлениях. И не было бы десяти лет замужества, трех лет работы на тайную канцелярию… И потом – тогда не было бы всего того, чему научили ее Мартин, Йохан, Рейнгард… В темноте корни растут вглубь… Теперь они могут дать друг другу гораздо больше…
…могли бы. Выстрел Шелленберга, который не смог простить ей убийства только что спасенной им от смерти Юдифи, разрушил хрупкую надежду на возможное счастье в тот момент, когда они уже почти договорились с новой кесариней обо всем. И вот Эльфрида стоит на берегу моря и рассказывает барону Рейнгарду обо всем, обо всех совершенных за последние дни ошибках – надо было выбежать за Фридрихом, надо было снимать с балкона Элизу и Гудрун, надо было идти к Штарквиндам, пока Рауль ей верил, надо было спрятать капитана фок Вестфаллена под кровать и не выпускать, надо было…
Он смотрит на нее, и она замолкает. Тихо, лишь волны набегают на песок да кричат чайки. Она глядит ему в глаза и понимает, что все это уже не важно.
– И что дальше, – тихо спрашивает она?
– Дальше, – улыбается он, – дальше решать Вам. Там, – он протягивает руку к восходящему солнцу, – Рассветные сады. Там, – показывает за море, – Закатное пламя. Куда Вы пойдете – выбирать Вам.
Фрида смотрит на море. Так вот он какой, Первый суд – и тут приходится выбирать. Что ж, она всегда любила море больше, чем горы. Да и Зигфрид вряд ли пойдет в Рассвет. Она делает шаг к заходящему солнцу – и Дитриху Рейнгарду.
– Я буду ждать Зигфрида.
Рейнгард обнимает ее.
– Что ж, сударыня, подождете его в Закате вместе со мной.
Неверяще смотрит на него:
– Нам всем действительно совершенно нечего делать в Рассветных садах. Но в Закате Вы от меня не отделаетесь.
– Зачем я буду от вас отделываться, сударыня? В Закате у меня наконец-то появится время…
Она глубоко вздыхает, пытаясь унять сердце, которое вот-вот выскочит из груди.
– Я три года ждала этого!
Он притягивает ее к себе и целует. Она отвечает на поцелуй, закрывает глаза и из-под век текут слезы. «Прости, Зигфрид», – шепчет она, – «я все еще слишком живая. Я тебя дождусь, но пока…». Она берет за руку Дитриха и они вместе идут в сторону заходящего солнца.
Сломив преграды на своем пути,
Явлюсь я к Вам зимой, как ни крути.
Темницу Вашу я мечом разрушу.
Согрею Вас я, не смотря на стужу,
Обняв Вас и прижав к своей груди.
Вы молвите: сумел меня найти,
Пролить бальзам в истерзанную душу.
Все кончено, забудь печаль и муки,
Погрузимся с тобой мы в море скуки,
И вместо счастья - дарован нам покой.
Остались позади волненья жизни.
И хочется воскликнуть: яду впрысни,
В бокал с вином, что налит был тобой
Эльфрида открывает глаза и понимает, что стоит на берегу моря – на своем когда-то любимом пляже недалеко от Киршенбаумен. Кричат чайки, волны с тихим шорохом набегают на берег. Вот только что-то неправильно. Она присматривается и понимает – солнце светит сразу с двух сторон – восходит над горой на востоке и одновременно заходит в море на западе. И со стороны моря к ней кто-то приближается. Силуэт мучительно знаком, но почему-то она так и не узнает этого человека, пока не видит его лица.
– Барон Рейнгард! – выдыхает она. – Так значит не врут священники, и Первый Суд, и Рассветные Сады, и Закатное Пламя – существуют?
Он очень знакомо усмехается.
– Ну, видимо для Вас – да. Вы помните, как Вы сюда попали?
Эльфрида задумывается. Она сидела на крыльце, рядом упал Шелленберг, вроде бы отравленный, она наклонилась к нему, а он достал пистолет и выстрелил ей в сердце – она даже не успела сообразить, что происходит. Резкая боль, в глазах потемнело – и лишь последняя мысль билась в угасающем сознании – «прости, Зигфрид! Живи – и спаси нашу Дриксен!» – и пустота. А потом она оказывается здесь – и ни раны, ни боли – ничего. Только соленый ветер треплет волосы – и на душе удивительно спокойно. Хочется сесть – и сидеть. И ни о чем не думать. Но Рейнгард смотрит на нее – и она начинает вспоминать. Те цепочки нелепых случайностей, чудовищных ошибок и недостаточно быстрых действий, которые привели к этому печальному исходу.
…Несколько месяцев назад к ней обратился барон фок Хайнеманн. Он сказал, что подозревает, что жизни принца Фридриха угрожает опасность, и что они должны защитить его. Она, естественно, согласилась. Это никак не мешало ее основной работе в ТК, а лишь давало дополнительные сведения. А кроме этого они просто общались – и это было очень приятно – разговаривать с умным человеком, который не пытался ради разнообразия с ней флиртовать, переспать и учить жизни. Ну, он еще тринадцать лет назад показался ей весьма здравомыслящим человеком. А еще у него была прекрасная дочь, с которой можно было разговаривать о многих вещах, говорить ей «Абигайль, закройте ушки!» и совершать прекрасные ночные вылазки через забор парка кесарского дворца, чтобы покататься на лодочках по пруду с лебедями. Эльфрида делилась с ним добытой для ТК информацией, делилась с ТК информацией, полученной от него, и про себя усмехалась, глядя как перекашивает барона от фразы: «ну, я пойду побеседую с Раулем» – очевидно, что он не думал, что их отношения столь невинны, каковы они были на самом деле…
…Рауль – это была еще одна неожиданная удача. Он сам подошел к ней и предложил что-нибудь в обмен на сведения о тех, кто бывает в салоне. Они стали гулять вместе – и разговаривать о прошлом. Он рассказывал ей о своем детстве, она – о своем, с поправкой на легенду. Они обсуждали любовь, историю и кровавых тиранов, воспитание девиц и веру в Создателя, он учил ее метать ножи, она его танцевать. Рауль рассказал ей, за что ненавидит Фридриха. Фрида рассказала ему фальшивую историю о побеге из монастыря – и была столь убедительна, что он ей поверил. Фриде было невероятно жаль этого юношу, у которого в десять лет отняли семью и поселили в его сердце ненависть вместо любви. Но он хотел убить надежду Дриксен на нормальное будущее – и поэтому Фрида лгала ему, испытывая к этому непривычное для себя отвращение. Наверное, потому что он был искренним – с ней – а она чувствовала себя старой лживой подколодной змеей – и продолжала врать. В предпоследний раз она разговаривала с Раулем, Оскаром и Юдифью незадолго до смерти Йозефа фок Штейна – Оскар и Рауль обсуждали, что сколько ни пытай Йозефа, он все равно ничего не скажет – потому что весь вечер они были вместе, и Йозеф точно ничего предосудительного не делал. Рауль лежал у нее на коленях, а она перебирала его волосы и думала над формулировками, в которых опишет этот разговор… так и не написала, потому что не комната у них была, а проходной двор – и все норовят заглянуть через плечо. Последний раз они разговаривали после маскарада, на танцах в салоне. Рауль затащил ее в какую-то каморку, и, прижав к стене, кричал: «Понимаешь, он никогда, никогда не ходит один! Увидишь его одного – убей! Я возьму всю вину на себя!» Эльфрида смотрела на него широко распахнутыми как будто испуганными глазами и уже думала – вот он их шанс. Возвращаясь к танцам, она уже просчитывала последовательность действий, и все бы сработало, если бы не нелепая случайность. Далее она видела Рауля, когда Генрих убил брата Олафа и потом уже тогда, когда он пришел арестовывать кесаря. Когда он вскользь посмотрел на нее, фок Хайнеманн и фок Хеллештерн не сговариваясь, заслонили ее, а потом и вовсе спрятали – в ту самую каморку, в которой Рауль тогда умолял ее убить принца. Ну и конечно, она видела, как он умер – от выстрела приближенного Кримхильде – и думала, что теперь хотя бы с этой стороны она может не опасаться за свою жизнь…
…за свою жизнь она, кстати, почти не боялась. Даже когда делала вылазки к особняку Штарквиндов во время переворотов. В конце концов, смерть – это всего лишь повод узнать, есть ли что-то дальше. Да, жизнь в Эйнрехте была насыщена и прекрасна, но три года – вполне достаточно, чтобы захотеть чего-то другого. После смерти мужа у нее не было формальных обязательств перед кем бы то ни было, кроме разве что клятвы защищать Кримхильде. Но Кримхильде собиралась уехать в Гаунау после неудавшегося переворота – а в дороге ее гораздо лучше защитили бы войска ее отца и гвардейцы. Но ценность человеческой жизни для них в начале была еще высока – особенно, если бы убийство подразумевало размен фигур. Фрида жалела, что не прошла мимо балкона дворца, когда на нем стояли Гудрун и Элиза Штарквинд и не выстрелила, но ее товарищи по заговору считали, что убийство принца – это еще не повод проливать кровь и жертвовать собой. Нерешительность – вот что их всех погубило. Нерешительность и роковые стечения обстоятельств…
…Они стерегли принца весь день, сорвали два покушения, не оставляли его одного на маскараде и потом – и вот, уже потом, на танцах в салоне, она видит, как принц выходит на террасу вместе с Абигайль – и понимает, что это конец, что уже поздно. Она еще пытается, забыв о конспирации, крикнуть фок Хайнеманну, чтобы он что-то сделал, пытается окликнуть Абигайль – но уже поздно – крик – и принц лежит с перерезанным горлом, а она стоит над телом и понимает, что не может даже плакать. Краем глаза видит, как Рауль уводит куда-то Кримхильде – и бросается за ними. Ее долг теперь спасти принцессу, которая носит наследника престола. И дальше весь ужас двух государственных переворотов – смерти, кровь, нелепые случайности… попытки убить гвардейцев противоположной стороны – выжил только фок Хайнц, но этого хватило, потому что фок Вестфален не смог усидеть взаперти, Леворукий забери его душу! Честь и чистые руки – не то, что можно себе позволить во время государственного переворота. Хотя лишние убийства – тоже не выход. Она помнила, как кричала, что не надо лишней крови – спасая Генриха, который застрелил Олафа. Ей говорили, что они не могут позволить себе сохранять руки чистыми, а она пыталась объяснить, что для переворота не нужно убивать врачей… Ее, кажется, сочли слегка свихнувшейся, но Генрих тогда успел уйти…
…безумие – вот что случилось со всеми. Она танцевала партию безумия из известной гайифской мистерии на открытии маскарада и понимала – что безумие разлито в воздухе, что еще немного – и все они бросятся друг на друга, что под этими маскарадными масками скрываются другие – ничуть не лучше…
…вообще переход от маски милой танцующей девушки к маске женщины, абсолютно готовой к тому, чтобы убивать, был несколько неожиданным даже для нее самой. Но тут уж или спасать принцессу – или продолжать притворяться. В конце концов, если бы все закончилось хорошо, она бы не осталась больше на этом месте. Она удивлялась, почему ее слушали – тогда, во время первого переворота, когда они сидели в гайифском посольстве и потом, когда они заперлись в особняке Амади и придумывали план действий и политическую программу. Все эти люди – гораздо знатнее и старше ее, которые вершили судьбы провинций и государства, а кто она – юная провинциальная дворянка, всего лишь учитель танцев – но она говорила, и они слушали ее – как во время танцев, когда она говорила, куда идти. Сначала ей было неловко даже – когда Кесарь спросил, кто может вскрыть посольство Талига – для обыска – и она одна среди двадцати собравшихся подняла руку. Именно тогда она поняла, что пути назад у нее уже нет. И начала действовать. И даже не удивилась, когда сказали «то дамы, а то – Эльфрида» – на гневные претензии дам, что их не берут штурмовать резиденцию Штарквиндов…
…наверное, она не врала Раулю, когда говорила, что не хочет быть зависимой. Вот только ей в какой-то момент до ужаса захотелось просто оказаться слабой, вынырнуть их этого грязного омута, оказаться далеко-далеко. Невероятно хотелось простого семейного счастья – но она понимала, что для этого она выбирает не тех людей. Поэтому она не задумываясь шла в постель к Штефану Штарквинду – в надежде выловить хоть обрывки информации и натыкаясь потом весь следующий день на презрительное шипение герцогини фок Фельсенбург, она принимала предложение посла Талига – ах, какой мужчина! – и ловила потом грустные взгляды его первого секретаря, которому она обещала урок танцев, она ходила на завтрак с Генрихом, понимая, что никогда не сможет принять его предложение, если он его сделает, она смеялась над троюродным братом Эрнестом, который сделал ей предложение – и так и не оправила ему ответ на его «Но почему?»… А вот предложение барона фок Хайнеманна было таким вот обещанием – не вырваться, конечно, но получить надежную опору и защиту – и она рассказала ему почти всю правду о себе – и ему это было не важно. Она умолчала о том, что работает на тайную канцелярию – но ему и это было бы неважно. Она попросила сутки на размышление, сказав, что любит другого – и он, со своей невероятной проницательностью, понял – кого. Но ничего не сказал, лишь предложил поговорить с ним. Тогда-то она и поверила, что, возможно, еще не все потеряно – в конце концов, ей всего двадцать девять, впереди еще вся жизнь, и кто, кошки задери, мешает ей быть счастливой? Над озером светило солнце, летали стрекозы, дул ветерок, по воде бежала рябь – и в этот момент она верила, что все еще может закончиться хорошо…
…увы, ничего не кончилось хорошо. Сначала была казнь Йозефа фок Штейна – и получасовой разговор с Берти Йенсом, одним из агентов Рейнгарда, который был настолько не в себе после этой казни, что даже не сопротивлялся ее душеспасительным разговорам. Потом было убийство Фридриха – и жуткий бег по ночному Эйнрехту, убийство брата Олафа, Юдифь…
…такая нелепость – случайное знакомство полтора года назад, в Паоне, развлечение ради эксперимента, подруга и любовница… Эльфрида рассказывала Юдифи про Рауля и даже сказала, что не спит с ним – хотя та, кажется, не поверила. Девушка, которой она сочувствовала и которую утешала – хотя было ясно, что она не так проста, как кажется. Девушка, которой она желала счастья. Которую, как она думала, велел убить ее Кесарь – да, трагическая ошибка, но голоса в этом шуме были так неразличимы – и двое идиотов, которые никак не могли договориться, кто же ее убьет. Медлить было нельзя, Кримхильде надо было перевести из Адрианклостер в посольский квартал, и Эльфрида приставила пистолет к виску женщины, которую по-своему любила и спустила курок. Просто потому что дальше ждать было нельзя. Потом она объясняла все это, глядя в холодные глаза Вальтера Шелленберга и слышала в ответ: «я не буду желать Вам удачи в Вашей грядущей встрече с Оскаром». Что ж – она не надеялась на удачу. Она не знала, как пройдет эта встреча, но была готова к тому, что Оскар ее убьет – было за что. Впрочем, Оскар тоже не дожил до конца…
…дожить до конца – вот чего они все хотели. Переждать момент паритета и оказаться на вершине или в бездне. Кажется, никто из них не хотел власти – только справедливости. Но на этом свете справедливости не было места. Кесаря Готфрида, человека, который не хотел ничего, кроме того, чтобы Дриксен была сильной, застрелили в спину. По приказу амбициозной девчонки, которую он до последнего велел не трогать – и они даже не рассматривали идею убийства Гудрун. Барона Рейнгарда, человека, который всю жизнь работал ради блага государства просто расстреляли. Когда Фрида поняла, что он действительно мертв – ей сказали об этом и Фредерика, и Берти – она поняла, что больше никогда не сможет ничего сделать для этой власти. И если ей не удастся помочь посадить на трон Кримхильде – то что ж, в конце концов, барон фок Хайнеманн все еще не отозвал своего предложения…
…это было очень забавно. Шелленберг, глядя ей в глаза, спросил, собирается ли она в ближайшие полгода покидать Эйнрехт – и она ответила, что это зависит от барона фок Хайнеманна. Тот, обычно такой догадливый, на этот раз не понял – «нет, это зависит от Вас». – «Нет, барон, от Вас», – говорит она, глядя ему в глаза, – «да». И он меняется в лице, спрашивает, запинаясь. «Позвольте уточнить, на какой вопрос Вы мне сейчас ответили?» – «На вчерашний». И он поворачивается к Шелленбергу и отвечает, что Эльфрида собирается покидать Эйнрехт – да и Дриксен – формально Приморская Дриксен уже отделилась – в ближайшие полгода. Шелленберг уходит, а они молча смотрят друг на друга, и барон тихо произносит: «не так я себе это представлял, совсем не так»…
…как мало нужно, чтобы влюбиться – всего лишь ошибка и бездействие предыдущего возлюбленного и решительные действия человека, так похожего на него. Зигфрид фок Хайнеманн говорил, что не любит Эльфриду… пока не любит, но она понимала – это ненадолго. Его неожиданное для нее предложение и окружающая обстановка всеобщего напряжения сделали свое дело – она влюбилась – и как обычно даже не думала о последствиях. Существовала ли ее любовь к Рейнгарду – или это было всего лишь ее воображение – кто знает, в конце концов они даже встречались считанные разы. Она была готова отдать всю себя – и разум, и чувства – тому, кому они были нужны. И сейчас это был Зигфрид, великий барон фок Хайнеманн, который сказал, что она нужна ему – лично ему. Она не понимала зачем, но видела, что действительно нужна, что он действительно беспокоился, когда она отправлялась на вылазку за головой последнего гвардейца – и совершенно искренне бросилась к нему в объятья, когда вернулась. Она думала тогда, что было бы, если тринадцать лет назад она воспользовалась бы случаем – и вышла за него замуж. Это было вполне возможно – в конце концов, ситуация была совершенно недвусмысленной – у барона фок Хайнеманна в доме две недели жила незамужняя девушка, что ему еще оставалось? Была бы их совместная жизнь счастливой? Нет, тогда они оба были совсем другими, двигались в противоположных направлениях. И не было бы десяти лет замужества, трех лет работы на тайную канцелярию… И потом – тогда не было бы всего того, чему научили ее Мартин, Йохан, Рейнгард… В темноте корни растут вглубь… Теперь они могут дать друг другу гораздо больше…
…могли бы. Выстрел Шелленберга, который не смог простить ей убийства только что спасенной им от смерти Юдифи, разрушил хрупкую надежду на возможное счастье в тот момент, когда они уже почти договорились с новой кесариней обо всем. И вот Эльфрида стоит на берегу моря и рассказывает барону Рейнгарду обо всем, обо всех совершенных за последние дни ошибках – надо было выбежать за Фридрихом, надо было снимать с балкона Элизу и Гудрун, надо было идти к Штарквиндам, пока Рауль ей верил, надо было спрятать капитана фок Вестфаллена под кровать и не выпускать, надо было…
Он смотрит на нее, и она замолкает. Тихо, лишь волны набегают на песок да кричат чайки. Она глядит ему в глаза и понимает, что все это уже не важно.
– И что дальше, – тихо спрашивает она?
– Дальше, – улыбается он, – дальше решать Вам. Там, – он протягивает руку к восходящему солнцу, – Рассветные сады. Там, – показывает за море, – Закатное пламя. Куда Вы пойдете – выбирать Вам.
Фрида смотрит на море. Так вот он какой, Первый суд – и тут приходится выбирать. Что ж, она всегда любила море больше, чем горы. Да и Зигфрид вряд ли пойдет в Рассвет. Она делает шаг к заходящему солнцу – и Дитриху Рейнгарду.
– Я буду ждать Зигфрида.
Рейнгард обнимает ее.
– Что ж, сударыня, подождете его в Закате вместе со мной.
Неверяще смотрит на него:
– Нам всем действительно совершенно нечего делать в Рассветных садах. Но в Закате Вы от меня не отделаетесь.
– Зачем я буду от вас отделываться, сударыня? В Закате у меня наконец-то появится время…
Она глубоко вздыхает, пытаясь унять сердце, которое вот-вот выскочит из груди.
– Я три года ждала этого!
Он притягивает ее к себе и целует. Она отвечает на поцелуй, закрывает глаза и из-под век текут слезы. «Прости, Зигфрид», – шепчет она, – «я все еще слишком живая. Я тебя дождусь, но пока…». Она берет за руку Дитриха и они вместе идут в сторону заходящего солнца.
@темы: люди, которые играют в игры
-
-
17.06.2014 в 14:12В Закате ли или в Рассвете - я верю, что он позаботится о тебе лучше, чем это смог сделать я.
Смерти нет.
-
-
17.06.2014 в 14:13-
-
17.06.2014 в 14:18-
-
17.06.2014 в 14:25-
-
17.06.2014 в 17:51Значит, Хайнеманн. Достойный выбор, жаль, что не срослось.
-
-
17.06.2014 в 18:26-
-
17.06.2014 в 18:36Повторяйте это себе почаще! Я хочу выспаться наконец.
-
-
17.06.2014 в 18:40-
-
17.06.2014 в 18:49Etel Bogen, о да, покой -- это именно то, что нам нужно. Да и в конце концов, что нам до мира живых, у нас впереди -- Вечность...
fl_delacour, и не надейся, убийца! Я буду являться тебе в кошмарах. Но пару недель и вправду подожду, думаю, мы найдем, чем заняться.
-
-
17.06.2014 в 18:59-
-
17.06.2014 в 19:01-
-
17.06.2014 в 19:10МУАХАХАХА!
-
-
17.06.2014 в 19:18-
-
17.06.2014 в 19:20-
-
17.06.2014 в 19:23-
-
17.06.2014 в 20:04-
-
17.06.2014 в 20:09-
-
17.06.2014 в 21:24Через двадцать лет, обязательно.
Только с Рейнгардом договоритесь, а то он нас выпнуть обещал обратно.
-
-
17.06.2014 в 21:53-
-
18.06.2014 в 11:21-
-
18.06.2014 в 11:38-
-
18.06.2014 в 11:42